ВАРВЫРА
Вращаясь в памяти приятно...
ОДИН СТАРИК ВМЕСТО ЛАМПЫ СЕБЯ ПОВЕСИВШИЙ
СТАРИННЫЕ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЧУДАКИ
ОПРОКИНУТОЕ СВИДАНЬЕ
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
САТИРА В ТЕМНОТЕ КВАРТИРЫ
ПОСТРОЕНИЕ ЧУВСТВ
ЗРЕЛИЩЕ ВОЙНЫ
ВОСПОМИНАНИЯ
ВЕЧНОСТОЯЩЕЕ
ПУКЕТ (В ЧЕТЫРЕ ПРЕДМЕТА)

ВАРВЫРА
(сатира)

Давайте пойдемте
На берег Фонтанки
Взойдемте на мост
Распивая октавы
Отчалит Варвара
От ближней стоянки
К мосту приплывет нарушая речные уставы.
Давайте возьмем
По лампадке украдкой
Давайте зажжем
Огоньки на мосту.
И вымолвим кратко
О желании сладком
Встречая Варвару на сухопутном посту.
Варвара под мост проплыла горделиво
На нас не глядела
Плескалась игриво
И долго мы слышали шорох весла
Варвыра как рыбка в Неву уплыла.
Выходит мы зря на Фонтанку пришли
Выходит не к месту лампадки зажгли
В смешном положеньи
С огнями стоим
Смешными глазами на волны глядим.
Давайте уйдем поскорее с моста
Картина для нас и ясна и проста
Кто хочет налево
Кто хочет направо
Мы верно ужасно смешная орава.
Один из нас - толстый другой - слишком длинный
У третьего бантик подвязан аршинный
У четвертого ноги вместо ушей
У пятого примус вместо очей
У шестого оглобля заместо плеч
А седьмой хромает и хочет лечь.
Варвара, Варвыра твоя амбиция
Отбила надолго охоту жениться нам.
Мы жизнь одинокую будем влачить
Сердечные боли
Сердечные моли
Сердечные манны
Сердечные банны
Бесцельно лечить

1929



	* * *

Вращаясь в памяти приятно
Вы думаете о капрале
Его давно вы не видали
Пред вами лик встает прекрасный
То бред больной, то миг опасный
То подпоручик Иванов
Наш современный Казанов.
Но и другого помнит Настя
Он невысок, он полон власти
Над кредитором и купцом
И над Венерой пухлой частью
О дева, не умри от счастья!
Ты помнишь, Настя, отчий дом
И за обеденным столом
Полковника с кривым лицом.
То Тризнов, Настя, он смешон
Как всякий, кто в тебя влюблен
Его уж нету в Петербурге
Он проживает в Магдебурге.
Нет я не скрыл луны сиянье
Ребенка мертвого стенанья
И крики доктора впотьмах
Еще во лбу надежда млеет
И головешкой скверной тлеет
В моих стареющих руках.
Ты, Настя, темная невзгода
Как петербургская погода,
Давай взойдем на перекресток
Где столб стоит большого роста.
Смотри, весна на оселке
Летает в красном кушаке.
По небу плавает природа
Забудь людей мужского рода.
Забудь капрала тучный стан
И мы поедем в Туркестан
Там вдалеке от суеты
Мы будем есть с тобой цветы
Глотать соломку на лету
Купаться в ледяном пруду...
Настасья слушать не хотела
За скулами капусту ела
О баржу долго ухом билась
И к вечеру на старой Пряжке
В лохматый веник превратилась.

1929



ОДИН СТАРИК ВМЕСТО ЛАМПЫ СЕБЯ ПОВЕСИВШИЙ

Тихо в комнату мою двери отворяются
Тихо в комнату мою старички являются.
У раскрытого окошка ветерки колышутся
Управдомов голоса за окошком слышатся.
И крадутся старички к этому окошечку
Из кармана достают небольшие ложечки
А на ложечках сидят воробейки птички
Длинные хвосты у них и смешные личики.
Стал летать один из них ровными кругами
И летая говорил птичьими словами:
Наши берди не для вас
Ваши тверди не для нас
Мы ритать хотим как вым
Крылетать вам не дадим.
Вслед за птичкой старичок
Тоже разлетался
В подтверждение чего ложечкой махался
Завершая третий круг очень утомился
Пролетая потолок за крючок схватился.
Лампу он напоминал и висел часами
Воробей давно уснул под его усами
Тихо стало за окном голоса не слышатся
В тихой комнате моей старичок колышется-колышется.

1930



СТАРИННЫЕ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЧУДАКИ
(ОТРЫВКИ ИЗ ПОВЕСТИ)

	...Полковник Тризнов, Василий Петрович,
	проживавший в Петербурге и лишь впос-
	ледствии переехавший в Магдебург, был
	знаменит чудачествами, повторявшимися
	беспрестанно
	 ('Биржевые ведомости', 1897, май)

ОТРЫВОК ПЕРВЫЙ
столичная жизнь

Швейцары звонко появились
Взметать мундиры по дворам.
Над площадями прачки взвились
Мужья вставали здесь и там
Под строгий вздох пернатых дам
Повадки их острее стали
С балконов каменных высот
Учителя учить не стали
Детей воздушных восемьсот
Гурьбой летевших без башмак
За внуком внук
За шагом шаг.
В дыру глазевших на панели
Где в незапамятные ночи
Модистки в хороводах пели
Балы любивши очень
Чтоб свет ломался в зеркалах
И шлейфы падали впотьмах
По небу грозному тельцу.
День завершается дорогой
А на душе моей тревога
Которая мне говорят к лицу
Я выйду той дорогой в сад
Я долго плакать буду там
А ветер волосы сорвет
Швырнет в окно глухой фасад
На тонкий зов степных лосят
И скверных сов бесцельный гам
Шуми, шуми богов стихия
Заканчиваю писать стихи я
Открыт собор младенцев полный
В окно видны осенние волны
Вокруг неясный бор лежит
А надо всем поют стрижи.

 
ОТРЫВОК ВТОРОЙ
портрет полковника

По Невскому плыла отчизна
Светла как незабудка.
Цветком обвел полковник Тризнов
Смешную белошвейку
Похожую на будку.
Из будки вышел ларь
Имея на плече букварь
Он спрятался от взора Тризнова
Тогда полковник начал сызнова
Часы труда и дни забот
С толпой зевак шагая вброд
Потом взлетев над спящим городом
Покойно шел за царским воротом
Нежданно оказался он
Солдатом отменившим трон -
Полковник с глазом на щеке.

 
ОТРЫВОК ТРЕТИЙ
портрет царя

Царь был сложен
Спокоен в росте
На лбу его трещали кости
Во рту качались кивера
В ногах торчали веера
А на затылке меж кустов
Хватали бабы пастухов
Каким он был
Таким он жил
Пред ним графини преклонялись
Графины на коврах валялись
Сам кейзер гнулся до земли
Чтоб царь его благословил
Полковник желанье изъявил

 
ОТРЫВОК ЧЕТВЕРТЫЙ
портрет невесты

Выходя на проспект
Подражая кутенку
Тризнов садился ничком
На двухэтажную конку.
Однажды взглянув
На пустое место
Он полковую обнаружил невесту.
Невеста сидела на низких корточках
И чай пила из приоткрытых горсточек
Поняв что перед ним девица
Он прошептал: вы твердь, вы львица!
На этот жест Настасья засмеялась
В лохань полезную забралась
Ответив так: Нет я не львица, я синица
Условный объявляю брак.

 
ОТРЫВОК ПЯТЫЙ
неудачная свадьба

Кругом в снегах струилось поле
Сияя к небу звуком ря.
Полковник грянул: я на воле
Пушинки склянки слушай все!
Упали ныне земства нравы
Я на снегу как в колесе
В огнях морозной лавы.
И приоткрыв глазницы дверки
Полковник медленно поехал в горку
Снег рушится мелькают створки
Взлетает сад, деревья пятятся
Меж них угодник царский катится.
Быстрей сверкает снежный бег
Плечами машет человек
Уже кричат квартиры жители
Детей губители свиней хранители
Как вдруг Настасья прискакала
Да так, что шлейфы на дыбы
Да так, что сердце больше стало
Любовь не нарушать дабы.
От хохота соседи падают из окон
Над ними вьется девы локон
Но в страхе Тризнов хватал бедро
И падал в прорубь как ведро
Ах горе, ах несчастный вид
Женатый полковник ничком лежит

 
ШЕСТОЙ ОТРЫВОК
заключительный

Настасья бедная. Где вы теперь?
Как прежде вьете паутинку
Мерцая огненной лучинкой
В пространство умножая дверь
Иль вздумали опять влюбиться
и ну бежать, и ну стремиться
К больному доктору лечиться.
За Вами вслед бежит поклонник
В его руке цветет букет
Полковник прыг на подоконник
И говорит с мольбою: нет
Я вам не верю, я брюнет.
Здесь доказательства излишни:
Вы кажется любили вишни?
В саду как утренний зверек
Спешили тельце мыть в прудок
Резвясь на ветреном просторе
Щеглом порхая в птичьем хоре
Умчалась юность безвозвратно

1930



ОПРОКИНУТОЕ СВИДАНЬЕ
			А.А.А.

я стучу в твое окошко:
поле обрати в опушку,
под кустом взмахни ромашкой,
нюхай клен упавший там,
слушай крик, где спал Адам.
Но молчали перводевы,
первовдовы,
первоевы
у навесистого древа.
Вот он лес, над лесом стайка
длиннокрылых крякв немых.
По лужайке речка плещет
разгоняя щук прямых.
За тобой крылами блещет
крякв ночей усталый полк.
Скоро балка, а за балкой
птичий враг: безгубый волк.
Ты впотьмах стволы сгибаешь,
напоследок пожелаешь
снять с ветвей прильнувших сов,
свить гнездо из твердых слов.
Я смеюсь, ты повторяешь
о дневной болот красе,
убегаешь по тропинке,
опускаешься к пестрянкам,
прижимаешься к росе,
где в струях звучат тростинки,
то былинки,
то быстринки
разных форм и высоты.
Мы уложим их в корзинку
и отправим в пустоту,
тишину звериных снов,
глубину упавших в ров -
первоев,
перводев,
ночь мечтавших нараспев.
Вот и кончена прогулка
с перевернутым желаньем.
Опрокинуто свиданье,
полный чан к застолью в чайной.
Я стучу. Твой свет в окошке:
выйди-выйди,
ночь свежа,
позабавиться немножко
над лукошками
с морошкой
шумным пением быков.
Но запомни,
призапомни:
в судный день
повторять в отечестве безделица,
под конвоем девий лес
просторно молится.
За околицей
враг утроится,
потому что часто делится.
Потому что под конвоем девий храм
проворно стелется.
Там лежит,
там шуршит
другой Адам
на подогнутой спине,
над развесистой землей
в многоцветной тишине,
разноцветной темноте.
Но припомни
и запомни восемь раз:
там играет на валторне
разноцветный Оффенбах.

1934
и далее
до декабря
1986



 
МАЛЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ МЕМОРИАЛ НА ВСЕ ВРЕМЕНА
ОЧЕВИДНЫЙ КАЖДОМУ

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

когда начинаются круглые ночи
тогда открываются круглые очи.
Походкой просторной
я над койкой встою,
пакорно махотку
в лекарне таю,
болтаю находкой,
свечами свечу
свищу и кричу,
без тепла и огня,
в небо земли
в черновицу окна.
Изъяны
латая
врачи пролетают,
из ямы
Алтая
крюками бряцают.
в зимнюю ночь
морозную ночь
мы прочь отгоняем
нескромную очь.
укромную память бросаем
на стол,
где нянька
беглянка
вползает под стул,
бьется подошвой
ладонями в пол.
Резвится под стулом округлость нагой,
что ж, встанем над памятью круглым перстом,
укромным затылком
бесцветной
ногой,
покорным крестом
запрокинутым внутрь.
на угол безвестный
пройдем торопливо.
ту местность
фонарь заполняет учтивый,
дворники метлами падают в снег
хороводы детей заметают их бег,
мужиков староватых
стариков тароватых,
за ширинками разных
по-разному безобразных.
а круглая ночь поднимается выше
лошадкой взлетает на ближнюю крышу,
в небо смеются лошадкины очи
круглые очи в круглую ночь.
просторные тучи
проворные кручи...
Эй, каждый во мгле,
приходите помочь!
нянька снова невмочь.
И снова мерцая
не тая
взметает
из варева соч -
зимняя очь.
метет по задворкам та очь лихорадки,
кружатся в сугробах округлые прядки.
я выну ее полнокруглые груди
и выложу их на тарелке на блюде.
Все двери, все входы
зарыты,
укркрыты.
раздвоите!
откройте!
ворота раскрыты.
Опять я в палате,
опять на кровати
пустынной и гладкой
ночей наблюдаю квадратные складки,
бесшумные пятки
кругов окорядки.
Некруглое утро приходит в наш дом
детей хороводы шуршат под окном,
их провожают сладкие сказки
братские ласки,
а в барские сени
дворника тень
затемняет салазки.
К пустынной заставе
треногой кукушкой
очи плывут с безмолвной пирушки
некруглое солнце на некруглых ступнях
округлость ночей заметает в снега.
что ж память
в кровать
стучится опять
упрямой рекой, запрокинутой вспять.
некруглые очи шумят за мостом
звучат в закоулке
прошлогодним листом,
просторной ладонью в разогретой земле.
Простертые очи,
бесстыдные очи,
нет, постыдная очь
перегретая очь
и несметная сечь
тех полуденных бед.
где в палате пустынной
где в лекарне с Неглинной,
просторной, нет, длинной...
Бездумный,
да нет же, безумный
весенний рассвет.

1934 и далее до г. 83
 


САТИРА В ТЕМНОТЕ КВАРТИРЫ
ИТАК
ВАВРВАРА ИЗ ТРАМВАЯ
она спала над полем час
и два
и пять
спускаясь за ночь есемь раз
на вереск согнутый сойдя опять
на берег вогнутый меня встречать
круженьем весел Вар-вара
прельстила мокрого вора
простила кровь
просила кров
приют и ров
с двойной вдовой
вдвойне больной
волной речной
ночной водой
тогда-то Варвила очень тонко и пропела напомнив стук самого кожного
барабана
ступнями двигала резвясь
спиною к остановке мчась
стопой усердною махая
перстами повторяя взмах
разогнутых в огнях трамвлая
в далеких мхах
с гусиным лаем
прожив один
той птицы гимн
влетев нагим
где бьет ручей
под зов грачей
опять-опять
я шел к природе
набрав опят
по прежней моде
казалось жизнь складывается для меня в первую очередь для меня красивее
громаднее даже Исаакия значительнее даже долговязого Шеллинга
если он действительно долговяз но такое только казалось...
греметь плечом
мерцать ручьем
пока закончатся ночей погоды
пока Варвера станет длиться
силиться
до речной невзгоды
сказанное выше оказалось для меня ну просто непереносимо окончательно
и бесповоротно
мало-помалу все кто находился поблизости или вовсе там не был отлично
разобрались во всех обстоятельствах многое разузнав про Варвыру и
про меня конечно тарахтевшего в одном с ней трамвае я сидел обернутый
газетой в том самом виде в каком -
под шум грачей
летел в ручей
когда же настало время из вагона выходить я да и полутораветренная Варвьера
словом мы оба оказались вполне приодеты мало того лично я даже
с опятами морошкой в кульке и даже в пенснэ на зеленом шнурочке
тогда-то перед нами и обозначился довольно странный вечерний город
полагаясь на погодное совершенство я и Варфира -
одели калоши
раскрыли зонты
а погода хорошая
в небе манты
за небом канты
панты да банты
на Литейном
весеннем
не хлябью
не тленьем
а серью да синью
(в тот раз я мечтал обручиться
по задворкам жениться
на невестах бездомных
влюбленных нескромно!
пусть мне и Барбаре
изогнутой паре
желалось друг друга в трамбаях катать
то в лужи друг друга кидать
до утренней ночи
в надомном свеченьи
задыхаясь весельем
нет сил нету мочи
под шепот невнятный
другой но понятный
с трамблетом 'пятеркой'
в горелки играть
с трамвлетом 'семеркой'
горилку глодать
зонтами в утробу совать
без оглядки
до конца по порядку
уговор многократный
сказав 'без оглядки' я же сам и обернулся потом - огляделся главное:
назад и наверх а произошло все это если не ошибусь неподалеку от Соляного
городка стало быть поблизости от Фонтанки представьте Варгары
рядом не оказалось ни на крыше ни внутри Соляного ни на пантелеймоновском
куполе словом - нигде зато рядом шагали все есемь как
один умны как один - капельдинеры один - даже капельмейстер между 
тем все их желания все мысли оказались направлены только к ней которой 
среди нас не было
зная пристрастие Варныры к воде самого противоположного вида вкуса
значения я тут же проговорил правда не слишком внятно -
все ближе
все ниже
на теле веселье
обвалы сомненья
пусть круты
пусть мутны
и хуже минуты
шагаем той ночкой
в калоши обуты
засушим грибочки
покрупнее картошку
помельче морошку
в консервную банку
чтобы ужин Вархаре
подросшей
донести на Фонтанку
чтоб спуститься с моста
учтиво и просто
на ладонях приросших
поднести по калоше
хорошей
за берегом стелются ветры
слышатся громы
затерянный кружится дух
а фонарь молодой
у прежнего дома
на дороге недлинной
затух
над водой
беспричинно
беднота
грязнота
чернота
нелегкая выдалась дата
говорю им: нет свата-солдата
возьмем по лампадке
украдкой
нет хвата-ухвата
зажжем огоньки в высоту
чтобы высказать сладко
о желании гладком
встречая Вартару на сухопутном мосту
на Аничкином посту
тут все и началось все и случилось:
весла пальчиком прижав
уколы в памяти держа
она плясала
и скакала
лодку бережно качала
все девять видели в очки
ее уместные скачки
и вот
для всех приятные вращенья
по воле вод
балета приближенье...
[о нежность губ
о прелесть мук!]
Варпела- Варбела!
забыла про всех
про сех
и про тех -
про общее дело
на нас не взглянула
присядку пропела
никого не звала
в Неву уплыла
как добла
как выбла
остывшая кобла
потухшее обло
протухшее вобло!
выходит мы зря на Фонтанку пришли
не к месту смешные лампадки зажгли
в смешных положеньях с огнями стоим
пустыми глазами на волны глядим
поскорей уходите с ночного поста
картина для нас ясна
и проста
все мы разные вместе
будто пни на нашесте
а если отдельно
будто кручи
и зелень
Удельной
разные пары
разные крючья
один из нас - шар
другой - слишком длинный
у третьего бантик подвязан аршинный
у четвертого -
ноги вместо ушей
у пятого -
примус вместо очей
у шестого -
оглобля вместо плеч
седьмой -
под конем сидит
хочет лечь
то ли корчится
то ли мочится
а восьмой сказать не поверите с головой без шпилек с глазами из сероводорода
с блюдцами вместо познаний видали каков? и в самом конце -
девятый со многими впадинами многими выпуклостями
таков я был и есьм
всегда и везде
Вардера-Варбера!
твоя амбиция
надолго отбила охоту жениться
нам
срам той танцовке
помогале-воровке
ты жизнь одинокую станешь влачить
сердечные коли
то соли
то боли
непокрытые голи
на взморьях мочить
в пекарнях сушить
в лекарнях лечить
мурой
микстурой
а в небе зонты
а за небом канты
манты да банты
на Фонтанке плоты
над плотами плуты
и воры
панты
да фанты
все в крови
без лица человека
без венца на века
без венка
без кольца
без конца
теперь смотрите в глубину в самую-самую глубокую даль
за Фонтанкой
мантанкой
Варвера
Вабера
Варвира
Барфьера
Гардьера
Унера
Небира
Варгира
Набира
Варвара-Bapвapa!
...............................
...............................
вот и всё
1934
и далее
до осени 1985
 



ПОСТРОЕНИЕ ЧУВСТВ

глава первая
Любовь очень странное появление,
доступное даже башмакам,
иной раз любовное моление
то поднимается
то падает -
даже над болотами Ашимака.
В подобные минуты любовь понимают звезды.
А что если наши чувства понимают насекомые?
У которых хвостики пёстры
носики остры
хошеньки ялы
у татарых янски просты,
И уж совсем удивительно
когда любовь чувствуют
всевозможные мотыльки,
сверкающие либо тусклые
до полного изнеможения.
Такая неестественность
для верующего человека непереносима.
Как же быть?
Как совместить окружающие различия
или тождества
или соштества?

глава вторая
Распадаются минуты,
падают умирающие стволы,
мертвые птицы.
И снова наступает вечернее равновесие
трудноуловимого режима времени.
Тогда сердечная близость достигает
красивенькой железной кровати
или каменного покрытия
или земляного покрова
или вонючего сена...
Эти чувства для меня
и для тебя,
моя полевочка.
Для меня и для тебя,
синяя палочка.
Для меня и для вас,
одуванчик.
Любовь была известна всегда
проникая везде,
чтобы из ниоткуда
возникали крохотные предметы.
Так было отмечено на ладонях Луиджи Фергаузана.
Аминь тем блаженным сладостным временам.
Однажды мы сидели на подоконнике,
однажды мы смотрели вниз.
По лужайке важным продвижением скользила луна.
Тогда, Боже правый,
там, на траве,
там, на нежной травке,
на сверкающей мураве
медленно подпрыгивали влюбленные
медленно кувыркались
медленно хрюкали.
А тем временем на кухне полотенце полюбило луну,
а подсвечник полюбил полотенце,
а стена полюбила таракана,
а услужливый таракан полюбил медленное время,

глава третья
Наутро все и произошло,
все прояснилось.
За окном появились двое:
молодой цветок и молодой бычок.
В их незначительном положении
каждое, что их окружало, -
двоилось,
исчезало,
глумилось.
Начиналось горе,
горе после слияния чувств,
Горе для горемык.
Бычок съел цветок без разбора.

глава четвертая
Ты, бык, бык, бык, бык
безрогий
нехороший.
Даже не хочу направлять на тебя глаза,
даже уклачу грузые сашелки.
Аже наклачу
зябые зявы.
Ах, миленький,
ах, снисходительный,
какой приятный у тебя вид с хвоста'
Тонкого и длинного
будто мысль философа,
наподобие шнурка
от любящего башмака
моего...

глава пятая
Нет и нет
по-другому всё,
совсем другое и по-другому.
Сияние мотылька,
крушение сперм,
кружение сатылёчков
Соединение
бесчисленных мотыльков
и сатыльков
здесь, в грубоватой лазури
здесь, в любящем нас
всеобщем пространстве.
Аминь

1935



 
ЗРЕЛИЩЕ ВОЙНЫ

Столба фугасного видней
минувший час
является послушно:
простор нетоптаных полей
в последний раз
при свете душном.
Сирени буйный хоровод
садов хмельных прощальный взвод
девчат в хмелю переполох
лесов больших прощальный вздох.
Иль гор природные сеченья
поэту смирному в окно
погоды мирной полотно
природы грузное скопленье.
В ландшафте грозном
натощак
вы под скирды подруг бросали
наутро с дымом на плечах
скирдами в ряд
герои пали.
Они комдиву говорят
на диво мне
клубясь в дымах
заряд невзорванный хранят
пока дымит заря в домах.
Не взыщет пушка-миномет
взметая пепел - жар пожарищ.
Пчела бросает в ульях мед
а ты омёт
бросай товарищ.
Сюда идут полки солдат
они затворами стучат
слова надменные кричат
и шпага в небо простирают
по столбовой пыли шагая.
В туманах пыльных танки свищут
евреев безоружных ищут.
Соседи добрые томленьем
врага встречали дробным пеньем.
Мы в бой вступили на рассвете
над рощей смерть взлетела
на север гнал осенний ветер
ее безжизненное тело.
Я грудью опустился вниз
я по-пластунски землю грыз.
Мне жизнь была недорога
прямые локти вытянув далёко
мой ангел бедный-бледный
печень выдрал из врага
а тот не ждал
победного
урока.
Пылает луч
под вечер сладкий
колес смешных мелькает
хлам.
За тенью туч
боев остатки
да останки
где танки
бродят недокрученные
пополам.
Где я стою
один в строю
с борщем в руках
сукном обжат
луной объят
от лба впотьмах
до светлых пят.
Я памятник неверных
исчислений
из преждевременной золы
еще наверное
из жести
ваты
ветра
и вогнутых зеркал
куда смотреться неопрятно
ведь неопрятен вид стрельбы
ведь неприятны запахи смертей.

Москва
1947



ВОСПОМИНАНИЯ

Ты слышал музыку чудесней
чем хрип
и храп
хмельных предместий?
пой, малец, пей,
иль снова пой,
где за дверями, за столом
кукушек бой,
беседы гром;
'налей стакан
слепой невесте!'
летит дискант
по снежной Пресне;
стакан налит
и перелит,
тот что в утробе не горит
с запахом простецким
старикам мертвецким;
ты слышал отзвуки чудесней
чем стон колоколов на Пресне?
звучат прохожие кругами,
их поиски дренчат ногами
монашки праздной под зонтом;
скрипит гармошкою про то 
купец
и рубит дом
на слом.
Большим скупцом был бородач,
пропив казне немало дач;
простерся демон здешних верст
городовой, убого черств;
трепещет нянька пухлым задом,
пройдя за дом 
с ребенком рядом,
в недлинный немощеный двор,
где дворника бранится взор;
а за углом калека бедный
твердит про вздор
войны победной;
из двери в дверь
стучится плут 'не верь плуту
беспечный зверь!'
В руке плута ужасен кнут,
ларнет сверкающий - в другой,
но звонок рой
ничьих монет;
гляди: грозит
во тьме разит
мечтой воздвигнутый кастет;
спешат картежники рядами
над распростертыми домами;
пиковых дам валет свалил
к ним прикасаясь палкой
гадкой.
Ту песнь принес швейцар Вавил 
смысл излагая кратко;
нам дев не жалко
их балет
кароль топтал,
еще валет
да бабий туз.
А банк прибрал
один кадет,
карманом пуст,
душою вял;
уж много лет
кароль украткой
свершал налет
на девок тех
в час упоительных утех;
а в подворотню голос гладкий
о булках сладких
весть несет;
там повариха на ветру
толкует повару Петру
опять про голых
телом кволых
тещ прескверных
вдов неверных;
но тощий повар безответен
не любит он
про тещу сплетен;
бывало спит
и видит сон:
пернатый кит,
где крыши склон,
кому-то
с Пресни
перси
жмет,
слюны вкушая пресный
мед;
таков его во сне доспех,
совершавшихся наспех
утомительных утех;
звук 'зра и рэ'
цыганской песни
послушай на заре
морозной Пресни.
Москва
1949
и далее
до сентября 84



ВЕЧНОСТОЯЩЕЕ

Оно шагало по необъятному простору
пространству
ничего не имея
позади
впереди
в глубинах его ни с чем не соизмеримого тела
шагало и шагало
уже тогда потеряв самое необходимое
для всего что глотает
что поворачивается
поначалу это были уши
возможно длинные
возможно покороче
затем всевозможное другое
носоглотка и нос
глазницы и глаза
имеются данные даже о гремонофобии
и все же оно ступало
иначе не могло
продолжая помахивать руками
то другими равнодействующими сочленами
вскоре
(спустя лет 130)
рук тоже не стало
они превратились в щеки
и тут же
(лет через 150)
окаменели
зато оставались ноги
три упора
но и они стали постепенно затвердевать
сменилось тысячелетие
и тогда окаменело многое другое
яйцо головы
горло
шея
плечи
главные три ступни
три пятки
теперь окаменело всё
тогда-то не осталось и последнего
самого последнего
наипоследнейшего
называемого движением
вперед
назад
движением вбок
значит не двигалось ничего
кроме ядликов
произносивших на окаменевшем затылке единственное
доступное тем крошкам созвучие
3 Р Ю
пока эти гномики
пернатые карлики
навозные блохи
у к в а л ь з и к и а н и
не разложились
там
в далеком необъятном просторе
пространстве
оставив после себя тишину
а та окаменелость на которой они еще недавно
суетились
(по мировому исчислению назад лет 800)
она
продолжала стоять
продолжает стоять
будет стоять всегда
всегда
вечно
аминь
1982


 
ПУКЕТ (В ЧЕТЫРЕ ПРЕДМЕТА)
ИЛИ
АРХЕОЛОГИЯ СЕРДЕЧНЫХ ПОТРЯСЕНИЙ

Вчера на парковой аллее
среди природы трепетанья
звучала муза увяданья
моих несбывшихся затей.
Я вспомнил вас,
я вспомнил ваше имя,
а мир ходил вокруг
как налитое вымя.
он больше и красивей нас
я понял это вдруг,
я понял вдруг, что много лет
истории ловлю скелет.

1.
Здесь на скамейке Аракчеев
сидел как тумба недвижим.
он будто грузинских ночей лев
селений скарб удерживал нажим.
Здесь возглас медленный России
его преследовал до Невскаго:
'Гонцом пустился к низу я
в полпути до мертвецкой,
а ночь такая сизая,
а глаза такие детские'.
Шагай продленный Аракчеев.
Я вижу Минькиной конец,
убийца точит, щей поев,
лихой тесак, своим мечтам венец.
На дне лежит сраженная она
спешит над Волховом обратная волна
понятный голос Аракчеева бренчит:
'Приятное желание молчи!'
В прибрежном шелесте аллей
он слышит ног ее звучанье
и платья скромное журчанье
вдоль перепаханных полей.
А за полями треск свечи,
что перепелкой вспуганной кричит.
Аракчеев:
Бежать скорей
и нету сил.
Среди ветвей
в обычный раз
мелькает локон.
Убийцу я убил
дав грозный снам приказ.
Ты видишь свет из окон?
Богов там вежливые лики
теням внимают при луне,
лампадок там порхают блики
в продолговатой тишине.
Ложись и бейся головой
смиренный поднимая вой
и грубый плеск под аналоем:
но где же, где же ты?
твой вздох твое дыханье?
Речная дева отзовись!
В ответ ему молчанье,
о, безрассудные мечты !
Граф девке преданный без лести
с полковником жандармским в ряд
сидел как тумба недвижим на том же месте.
Всегда горячий взгляд был холоден и пуст
граф крякнул
каркнул
и упал без чувств.
Любовь и тлен в один сплелись венок,
вот юным сверстникам значительный намек.

село Грузино
1938
и далее

2.
Сегодня кажется теплее,
дни просветлевшие спешат.
Волос листва становится белее
бушует старости ушат.
С бесстыдством пальцы обгоняют грудь,
а как известно груди поднимают ртуть.
Вы мне напомнили Екатерину,
императрицу и ее перину.
Сегодня кажется погода
вам улыбается с утра,
сегодня зимняя природа археологам в угоду
напоминает действия Петра.
Так было двести лет назад,
я помню, я ходил назад.
Сегодня, кажется, послушные ручьи
неслышно по бульвару пролетели.
В отверстие минувшего стучат грачи,
врачи стучат по веткам елей.
Наверно оттепель близка.
Весны зачатие вас обступило еле,
а вы уже спешите
глодать тоску над зимнею канавкой,
где рвется через край
апрельских душ
волна.
Невы волной
полна
мечта твоя,
твоя душа -
лукавый журавель.
1934

3.
Его удавка
сплетена из жил,
где Кухарь сорок лет прожил
на сорок первом - удивился
женился,
и той удавкой удавился.
А был звонарь,
кнарь и кухарь
квартиры коммунальной царь.
К зиме в колоколах звуча
еще звенчал на прежней лире
в том неопрятном прежде мире.
Когда ж соседок пять
'салакой' обозвал опять,
он, бренный браль
для всех стал кзарь
для всех - кубарь
во всем - жеграль
кнурь кухарь - соседский царь.
За пятку брал,
а редькой драл,
сковородой развесистой над теменем бряцал.
Другой сосед зрачком мерцая
'гляди, - сказал, - в домовой стае
того соседского зверя
по черепу гвазднул не зря!'
Царь плавно продолжал лежать
на сундуке
сны беспрестанные решив решать
с удавкой главной
славной на персте
иль на кресте
плечом притоптывая
да пришептывая:
'мой бедный прах
приметил над комодом отблеск плах,
а за комодом говор скверных свах
в надгробной широте, возможно шире
в свечной затоптанной квартире,
где я родился,
женился
с женой обширной разобщился
удивился
и удавился.
Я замираю: кнарь,
во всем кузбарь
любовь приветствуя...'
И замер царь-зерцаль
звонарь и пономарь
по фамилии вам уже известной:
Редькин,
проживавший по Свечному, дом 3, кварт. 8
это совсем рядом с проспектом 25-го октября.
О, Кнурь Кухарские, Дерябкины, еще Прачкины. О, дева
Марыся, дочь Алиса, пожилого происхождения, где вы, где
Перов, где Никитченко? где все?
аминь
1930
и далее
4.
В заключение, молодой особе, изучавшей исторические
науки.
Снова
снова
снова
снова
тлен и мечта
сплелись в клубок один
смиренным глазом целься в оба
без древних гимназических забот.
Тебе одной дарю до гроба
из глубины крутой учебник тот:
равноуместный
разноответный
разноцветный -
грень и палень
пилено пень автыр бруаз
давез крат борг
давыз крут верб
ихнь дрёз
круш гран грет рат,
круши гранит, он вечно моден
с проворным рвением,
который взаперти не годен
для утренних затей
в пределах три и пять
потом наоборот
заглатывая укромный мадригал
страстей.
Опять полезный предлагая рот,
наполненный про галлов
темным слогом в тот скромный час тревог
свисти на буйный бал зверей -
собранье зоологических теорий,
таков практический урок
общественной истории.
И снова - снова
тебе одной, в горжетке новой:
спроси, зачем же было создавать
великую археологию сердечности?
значит так: для вечности.
Во-вторых: для нравственного воспитания
подрастающего поколения.
Кто же оно есть?
Кто оно?
Отвечаю:
авред вэ взок
полотенце
капифоль
митра
И снова:
авред вз взок (только теперь на пароме)
вплоть до полного вознесения,
на полпути знания.
Главное, без торжественных мечтаний
и причитаний.
Как видите, семинар просто необходим. Поймите же,
прежде всего детям.
Так было, а среди ветеринаров будет:
вам конфеты, собачекам - плети.
И опять из учебника:
пилень пень автыр бруаз
давез крат борг
взры взок - вхе ф щ г ч ц ц ц х к...
(последующее артикуляционно непроизносимо)
..........................................................................
..........................................................................
ф щ ги у цз
змень авмень
кл глаы авбек
избек
бекши
Арарат на печке
на речке
на свечках и т. д.
А теперь, дети, давайте в заключение
споем:
а у
а э
а о
о о о о

1965
и далее
до 1985