Под сенью баобаба...
КОММУНАЛЬНАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ
ВОЗНЕСЕНИЕ
РОШ-АШАНА
БАЛАГАН
НА САДОВОЙ
ВЕСЫ
КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ







	* * *
Под сенью баобаба нам с Сеней так не слабо,
и две бутылки Club'а - а под кильку  -  как вода.
Среди ветвей корявых какой ни есть  -  порядок.
А мы не при параде, но тоже хоть куда.
 
Над нами обезьяны расселися князьями
и обсуждают рьяно десятки важных дел.
Такая уж порода: ведь не было в природе,
чтоб кто-то в этом роде над нами не сидел.
 
Сэмэн достанет кружку, из кружки вынет мушку
и извлечет чекушку с улыбкой на лице.
На бога не надеясь, мы поровну поделим,
и вновь сидим балдеем под мухою це-це.
 
А сверху обезьяны кричат. что мы смутьяны,
орут, что, дескать, пьяных пора топить в вине.
А мы на это выпьем, как будто в пропасть выльем,
и сверху бросим кильку мясистую вполне.
 
Погладит тихо вечер натруженные плечи,
и маленькая вечность нам дунет в паруса.
Дыханье наше ровно, и мысли точно бревна,
и смежит сон здоровый усталые глаза.
 
К утру пойдут виденья. Проснусь от мысли "Где я?!"
И осенит идея продолжить наш процесс.
И снова, осененный, сажусь под сень к Семену,
где ждет нас змий зеленый с О-Ашем на конце.
 
1986



КОММУНАЛЬНАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ
 
		"Люди, как люди.
		 Вот только квартирный вопрос их испортил..."
			(С) Воланд
 
Как у нас в лесочке
Красные грибочки.
А на тех грибочках
Беленькие точки.
Наберем мы сетку
И пожарим в масле.
Угостим соседку  - 
"Кушай, тетя Тася"
 
Тетя Тася съест их,
Скажет нам "спасибо".
А наутро в десять,
Вызовем такси мы
С красными крестами
И с сиреной мощной,  - 
Видно тете Тасе
Плохо станет ночью.
 
Увезут в больницу
Нашу тетю Тасю.
А чего возиться  - 
Тут и так все ясно.
За окошком лужи,
Ветер да ненастье.
Умерла старушка.
Жалко тетю Тасю!
 
Комната осталась,
Фикусы да пальмы.
Чтоб не пропадала,
Заберем на память.
Комната теперь уж
Не нужна ей будет.
Мы сломаем двери,
Заживем как люди.
 
В ЖЭКе возмутятся:
"Что еще за номер?!
Рано вам вселяться,
Мало ли кто помер!"
Вселят тетю Веру
С матерью и дочкой...
Но в лесу, наверно,
Есть еще грибочки.

1984 



	ВОЗНЕСЕНИЕ
 
На Сиреневом бульваре на весеннем
по последним донесеньям
в воскресенье состоится вознесенье,  - 
вне опасности деревья и дома.
И собравшиеся граждане и семьи
выражают опасенье,
что возможны с непривычки потрясенья
и отдельные сошествия с ума.
 
И в толпе, что абсолютно не редеет,
выдвигаются идеи,
будто все это  -  затея иудеев,
чтоб морочить неокрепшие умы,
или выставка кондитерских изделий,
или чей-то день рожденья,
или просто небольшое наважденье
на девятый день скончания зимы.
 
Вознесусь я над Сиреневым бульваром
белым шаром, легким паром.
В сером воздухе, пропитанном угаром,
укоризненно качая головой.
Вы отделаетесь легоньким ударом;
то не кара, то  -  подарок.
Вознесенье  -  это акт, который даром
не проходит никогда ни для кого.
 
Все забудется в положенные сроки,
и восторги, и упреки.
Сохранятся лишь загадочные строки,
в милицейский угодившие отчет.
Да останутся туманные намеки
доморощенных пророков,
осеняющих себя крестом широким,
и плюющих через левое плечо.
 
А человечество гуляет по карнизу,  - 
кто-то выше, кто-то ниже,
и свою экологическую нишу
подметает каждый божий выходной.
Чинит крышу, варит пищу, грабит ближних,
дразнит рыжих, гонит пришлых
и выдавливает лишних, будто прыщик,
с оболваненной поверхности земной.
 
1986



	РОШ-АШАНА
 
Рош-Ашана, Рош-Ашана  -  это Новый Год.
Будет долгое прощанье у чужих ворот.
Будет дальняя дорога в теплые края.
Плачет скрипка-недотрога, горбится рояль.
Новогоднее катанье, новогоднее гаданье  -  это все зимой,
А у нас сентябрь на склоне, заливает дождь наклонный чердаки домов.
 
Покидая, погадаю  -  плещется вода.
Покидая, покидаю вещи в чемодан.
Застегну на все застежки и оставлю тут
Две подтяжки, две матрешки  -  скомканный уют.
Вдоль реки, как вдоль руки я, а вослед идут другие, та же круговерть.
И на берегу сыпучем мачты, сваленные в кучу, будто судоверфь.
 
Рош-Ашана, Рош-Ашана, желтый круг причин
Высветляет на полшага зыбкий свет свечи.
Темень слева, темень справа, свет от сих до сих.
Боже левый, Боже правый, Господи спаси !
От болезней, от напастей, от коленей, от запястий и от черных глаз,
Но, стоящим на пороге, нам ли, в сущности, до Бога,
Богу ли до нас?

1989 



	БАЛАГАН

О, балаган! На что еще мы тут рассчитывать могли?
Диагноз ставится врачом  -  врачи же изгнаны с земли. 
Больницы списаны на снос, лекарства пущены на яд, 
и нет надежды, что весной врачи обратно прилетят. 
 
А есть предчувствие беды, условно взятое за ноль, 
и надоевшие мечты швырнуть булыжником в окно 
и, полуголым, на лугу пологом волю дать ногам, 
глотая влагу на бегу, благоговеть... Но балаган... 
 
О, балаган! Растущий внутрь душеспасительный нарыв. 
И пол-меня хотят уснуть, а пол-меня напиться вдрызг
и, поделив себя по-братски, успокоено глядеть, 
как разбегаются квадраты по свихнувшейся воде. 
 
Но быть в миру с самим собою  -  это роскошь не для нас, 
и до заката я без Бога, до рассвета я без сна. 
Во мне ответчик входит в раж, визжит в истерике истец. 
Двойная ложь, двойная блажь, двойной мартини, наконец... 
 
И вот, коктейлями начиненный, в горячечной ночи, 
я, возомнив себя учителем, других возьмусь учить. 
Но затрубят мусоропроводы на четных этажах, 
мою непрошеную проповедь заученно глуша.

1989 



	НА САДОВОЙ

На Садовой били стекла. На Садовой пили пиво. 
В мутном сумраке дрожащем сизый дым мешался с матом. 
У подъезда кошка мокла. Неизбежно и тоскливо
под конвоем двух сержантов новобранцы шли в солдаты. 
Освещали путь неблизкий фонари в земном поклоне, 
сострадая и калеча синеватым светом лица. 
Будто с паперти российской, шла бездомная колонна
злой судьбе своей навстречу за какую-то границу. 
Их следы давно простыли на седом асфальте ветхом, 
пережившем ту потерю с утешительною ложью. 
То ли заново простили то ли прокляли навеки  - 
я не знаю. И не верю, что проклятье нам поможет. 
Просто грянет черный праздник, и на всех найдутся плети. 
Просто пиво на Садовой разбавлять начнут помногу. 
Расцветет чумной заразой это подлое столетье
и закончится Содомом. И туда ему дорога, 
истекающему потом, как палач на месте Лобном
с перетруженной рукою от костистых шей стрельцовых, 
одуревший от работы и под солнцем желто-злобным
возмечтавший о покое. Пять детишек палачевых
ждут в избе отца со службы с государевой, казенной, 
и мерещится старшому, что отец, с глазами долу, 
увязая в топких лужах, человечину несет им
в перепачканной кошелке. 
			Пили пиво на Садовой.
В мутном сумраке дрожащем сизый дым мешался с матом. 
У подъезда кошка мокла. Неизбежно и тоскливо
под конвоем двух сержантов новобранцы шли в солдаты. 
На Садовой били стекла. На Садовой пили пиво.

1989



	ВЕСЫ

Прежде, чем деянья наши будут вписаны в Анналы,
мы их взвесим: ведь самим же интересно, что к чему.
А весы покажут много иль весы покажут мало  - 
то не важно, ибо норма неизвестна никому.
 
Да и что нам до материй, находящихся за гранью.
Мы и так живем на свете, где опасностей полно.
Вон у самых ног бескрайний океан бурлит познанья;
зазевался  -  и накроет мутной серою волной.
 
Утонуть в его пучине  -  это вроде бы не в жанре,
а спастись едва ль сумеет даже опытный пловец.
Так что, если все же смоет, то отращивайте жабры,
и попутного желаю я вам ветра в голове!
 
Впрочем, если каждый вечер собираться у причала
и в рассеянном молчании глазеть на корабли,
может быть, случится нечто, может быть, придем к началу,
от которого когда-то почему-то мы ушли.
 
И, учтя богатый опыт отгулявших поколений
засыпать по барабану, просыпаться по трубе,
что ж, давайте, распрямляйте непослушные колени
и, желательно, не пользуйтесь руками при ходьбе!
 
И когда оно удастся, значит, радуйтесь и смейтесь,  - 
значит, вашею судьбою уравняются весы.
И получите в награду, и получите бессмертье,
если только на бессмертье хватит времени и сил.
 
И пойдут греметь парады, и начнут вещать пророки,
и немыслимые планы станут души бередить.
Но успеть бы Божьим даром наиграться до того, как
мрачный призрак вечной жизни замаячит впереди.
 
Чем беспечней были игры, тем труднее будут роды;
тем больнее будет выжить, сохраняя естество.
Но на что-то ж, в самом деле, намекала мать-природа,
заполняя нам пустоты этим серым веществом!
 
А весы неистребимы, как намеренья благие,
как желанье за другого поваляться на боку.
Их раскачивает время и подтачивает гири
и смещает равновесье от Юпитера к быку.
 
1997 



КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ
 
Насрать  -  и забыть.
Насрать  -  и уйти.
Насрать не в конце,
А в начале пути.
И кем ты ни был,
И кем ты ни будь,
Но, если не насрано, -
Это не путь.
 
1996