Андрей Носков
Подстава
о прозе Михаила Веллера
Михаил Веллер - это гибкость и точность стиля, парадоксальность мышления и ирония, эффектный, захватывающий сюжет...
Это не мое мнение. Я просто обобщил те хорошие слова, которые выносят на обложку многочисленные издатели М.В...
Что до стиля, то сразу возникает ощущение, что писатель очень много над ним работал. В строгом соответствии с конкретной художественной задачей - пилил, строгал, перековывал и наступал на горло. Тем не менее, то и дело пробивается первородная веллеровская интонация."Опущенный полумесяц ее рта тлел ему в сознании" - это лирика. А вот ирония: "Однако своеобразное бескорыстие вашего желания имеет последствиями результаты, ощутимые чисто конкретно". Писатель постоянно нацелен на то, чтобы писать со значением, непросто. Но под кудрявыми словесными конструкциями сплошь и рядом зияет банальность. Те же проблемы - с сюжетом. Расхожие житейские истории то сбиваются на жалостный городской романс то сводятся к вычурному и, в общем, безвкусному анекдоту. Хотя - подчеркну - мне не хочется всё "огульно охуливать", как некогда
выражалась одна моя близкая знакомая; в тех же "Легендах Невского проспекта" если терпеливо продраться сквозь нескладуху начальных вещей, можно выйти на вполне достойные тексты вроде "Маузера Папанина". То есть, не вызывает, сомнения, что Веллер - писатель нормальный, грамотный. Со своей, так сказать темой. Вот только напрасно его сравнивают с Довлатовым... По-моему, гораздо ближе Конецкий - и экспансивностью повествования и прищуром настороженным... Кстати, вернемся к "своей теме" М. В.Пел когда-то Высоцкий голосом конченного человека. "И не волнует кто кого - он или я..." А вот Веллера - очень даже волнует. Ему крайне важно рассчитать героев на первый-второй. Разделить на тех кто и тех кого. Где-то за кулисами этих сочинений подобно античному року маячит хармсовский рабочий. ("Химик: "Я - химик. Рабочий: А по моему ты - говно"). Вот, возможно - главная, тема М.В.: типические характеры в типических обстоятельствах внезапно попадают в глупое, незавидное положение. В обиходе это называют подставой. Наступает момент истины: герою Веллера доподлинно открывается, что он - не почтенный пенсионер(или - всепобеждающий бабник, или - артиллерист божьей милостью) - а... ("Математик: "Я - математик. Рабочий: А по моему ты -говно"
).Так что ничего удивительного, что свою лучшую вещь Веллер написал, когда сам невзвидел света ясного: всё позакрыла недобрая тень этого самого рабочего. ("Писатель: "Я - писатель. Рабочий: А по моему ты -говно"
).Он был вполне персонифицирован, этот сфинксоподобный рабочий: лучшая вещь Веллера называется "Ножик Сережи Довлатова".
В этой повести Веллер отпускает вожжи. Истерическая, искрометная, расхлябанная, страстная скачка порой достигает поистине достоевского драйва. Может и плохая проза, зато - яркий человеческий документ. Литература, одним словом. Хотя многовато ненужного кокетства: чего стоит одна приписка - "в совершенном беспамятстве...", завершающая произведение.
Для тех, кто не читал, поясню, что вещь документальная. На каком-то этапе Веллер переезжает в Таллин и там его жизненная траектория начинает след в след повторять стезю Довлатова, который к тому времени из Таллина уже перебрался в Нью-Йорк. Веллер работает в той же редакции, живет с той же женщиной, так же собирается издать книгу. Постепенно обнаруживает, что окружающие воспринимают его как бледную тень предшественника, и что Довлатов ему вообще "всю малину обгадил" - создал массу нехороших прецедентов, мешающих, например, в издании книги. Короче, сплошная подстава. Но Веллер всё преодолевает. Даже смущение перед Довлатовым, когда им приходится говорить по телефону: в перестроечные времена Веллер первым в СССР издает Довлатова в таллинском журнале. А впоследствии, уже после смерти С.Д., в опубликованном частном письме, Веллер находит пренебрежительный отзыв покойного о своей прозе. Сия подстава и есть главный нервный узел книги.
Веллеру крайне важно было отделиться, наконец, от Довлатова. Выйти из тени. Явить себя. А Довлатову - воздать по делам его, по справедливости...
Формально, в своем сумбурном сочинении, Веллер худо ли, бедно ли, на своем ли уровне, но решает все эти сверхзадачи... При всем том я долго не мог понять, какую такую надгробную речь напомнил мне поток сознания героя в финале повести, в самолете, попавшем в жестокую воздушную бурю: "Гражданин никакого государства, представитель никакой профессии, болтающийся меж хлябью вод и небесной неизвестно где неведомо и желающий невесть чего неведомо зачем..."
А когда наконец сообразил, открыл "Компромисс одиннадцатый". Шаблинский неожиданно уехал в командировку, и Довлатова вместо него послали на похороны "какого-то Ильвеса". Довлатову дают речь, написанную Шаблинским. На Довлатова надевают "похоронный" пиджак Шаблинского(он ему мал). В предпохоронной суматохе все принимают Довлатова за Шаблинского и даже женщина, с которой Довлатов живет(а раньше жил Шаблинский, а после будет жить Веллер...) глядит на него "... с удивлением. Может, подумала что я Шаблинского(из ревности) зарезал, а клифт его украл...". В общем, подстава на подставе и апофеоз наступает на кладбище, когда выясняется что покойников перепутали и в гробу - не Ильвес...
Веллер, может и рад "расплеваться бы глиной и ржой с колеей этой самой чужой...", но какие-то литературные(надлитературные?) законы не позволили ему этого сделать. Пытаясь выскочить из довлатовской колеи он - подстава! - увяз в ней по самое не могу... Впрочем, что-то меня у самого появилась веллеровская интонация... Огонь вода не тронь меня. Пора, видно, и честь знать...
Газеты утверждают: "Веллер единственный, чьи книги еще воруют и заначивают". А от себя добавлю: чьи книги хорошо подходят для чтения в очередях, в метро и пригородных поездах ближнего следования. Правда, никому не пожелаю читать Веллера с похмелья. Я совершенно уверен, что именно с похмелья у Довлатова создалось столь нелестное представление о творчестве этого крепкого, вполне заслуженно входящего в курицынскую Сотню, писателя.
И все-таки, чтобы не заканчивать на тоскливой политкорректной ноте, под занавес - две цитаты из Веллера. Прошу не считать их выхваченными из контекста, ибо первая фраза - самоценный авторский афоризм из записных книжек("Нас горю не состарить"), а вторая - название одного из лучших веллеровских рассказов, и сборника, и... да вот они, наконец, эти цитаты, а я с вами прощаюсь.
Если завтра исчезнут все шедевры - послезавтра мы откроем другие.
А вот те шиш