20.03.00 Копенгаген

Поехал я как-то в командировку в Питер. Поселился гостинице с видом на "Аврору". Поздним вечером трудного дня отправился в гостиничный же бар. Там было шумно, пьяно и - прямо скажем - безобразно.
Каковое безобразие исходило от иностранного бизнес-сообщества.
Означенное сообщество наперебой выкрикивало что-то несвязное, англо-германское. Неверно жестикулировало и роняло столовые приборы. Перемещалось по бару тяжелыми, опасными зигзагами.
Один из этих сёрферов препирался с барменом. Тот отказался его обслуживать, поставив диагноз "тебе хватит". Бизнесмен просил хотя бы сигареты. Бармен и тут сомневался.
Тем временем у стойки образовалась очередь. Передо мной стоял подтянутый соотечественник средне-пожилых лет. Он так прокомментировал обстановку:
- Вот. Мы лет пять назад на них чуть не молились. А они как свиньи. Смотреть противно.
- Да они такие же люди как мы. Только пьянеют быстрее - не слишком радикально возразил я.

Эта сценка c легким ксенофобским душком взяла да и вынырнула из моей памяти немедленно по прочтении романа Иэна Макьюена "Амстердам"(перевод В.Голышева, Москва, "Независимая газета", 1999).
Каковой роман, вышедший в 1998 году, был удостоен премии "Букера". Означенный "Букер" в своем российском варианте ассоциируется у меня, прилежного читателя всевозможных критических обзоров, с большим и недружным семейством поучительных текстов. О странностях жюри. О засилье мэйнстрима. О постмодернистской беспредельщине. О дискриминации Пелевина. О сестрах и серьгах. О том, что других писателей у нас нет. И за всем этим - как мысль неизреченная, как гипнотический код: есть, есть где-то настоящий Букер, не чета нашему. Впрочем, иногда пишут: да вот так прямо и пишут: ":Букеровская премия ведет себя на тамошних просторах с неизмеримо большим здравомыслием, чем у нас" (из рецензии Дуни Смирновой как раз на "Амстердам").
Роман получивший здравомыслящую премию повествует о двух безумцах, точнее - о двух друзьях, скатившихся к безумию и уничтоживших друг друга.
Вообще-то я с первых строк почувствовал приязнь к к Макьюену-писателю и Голышеву-переводчику: ироничная , экономная, но при том - внятная и основательная проза. Однако, вскоре стал замечать некоторые странности слога, которые не замедлили перерасти в странности сюжета. Роман стремительно покрылся бульварной желтизной и осыпался. Там всего-то 163 страницы - долго ли:
Что же, собственно произошло?
Иэн Макьюкен сделал героями повествования двух представителей своего поколения. Один - знаменитый композитор, другой - редактор солидной газеты. Они - старые друзья. Автор всячески подчеркивает их полную протиположность друг другу, и это кажется мне лишним подтверждением того, что у персонажей общий прототип: один симпатичный английский писатель-интеллектуал, одногодок Питера Хэммилла и Брайана Ино, лауреат Букеровской премии.
Оба героя подвержены неврозам, в основе которых - страх перед надвигающейся старостью и сопутствующими ей беcпомощностью, бессилием etc. Всё это вполне убедительно, можно сказать - жизненно. Но для романа - недостаточно. Нужно действие. Что ж. Как любят говорить футбольные комментаторы: "Ведь стоит нашей команде прибавить в движении и:"
Ирония делается зубодробительной. Намеки - толстыми. Недомолвки - оглушительными.
Страхи героев материализуются. Композитор запарывает нетленную симфонию. Газетчик проваливает центровую чернопиаровскую акцию. Каждый винит в своем поражении другого, что характерно. Чтобы как-то обосновать эти взаимные претензии автору пришлось немало потрудиться. Но все равно вышло не очень убедительно.
Дальше - больше. Невроз крепчает. Получается по Высоцкому: "Я воссоединю две половины моей больной, раздвоенной души". Друзьям остается только воссоединиться под сенью Танатоса. Каждый замышляет убийство другого.
Всё у них получится.
Ни о какой психологической достоверности этого перехода от личной неприязни к маниакальной жажде смертоубийства нет и речи. Странно. Автор что-то такое рисовал, оттенял, штрихи накладывал и вдруг - бритвой по холсту крест-накрест:
Тема дружбы-вражды с летальным исходом очень популярна в мировой литературе, тем паче - в беллетристике. Воображаю, как инкрустировали бы Буало-Нарсежак эту дорогу от обиды к душегубству. Они бы и письма с того света организовали, и сестру-близняшку вбросили, и амнезию какую-нибудь завалящую наслали... Ну Стивен бы Кинг попроще поступил: подкинул бы друзьям по половинке сатанинского амулета и начали бы они постепенно так перерождаться, исподволь прибавляя в движении. Но одноногий негр и дефективная девочка встали бы у них на пути и не допустили Армагеддона...
А вот у Макьюена - полный минимализм. Только разящие факты и никакой такой психологии.
Почему же высоколобый автор решил ходовой сюжет столь ходульным образом? Недостало беллетристической закалки? Не хватило таланта, как его герою-композитору при сочинении нетленной симфонии? Не думаю. Скорее, Иэну Макьюену с избытком хватило здравомыслия.
В результате - букеровская премия. И - я уверен - широчайшее читательское признание. Похоже, им на тамошних просторах немного надо. Они и пьянеют быстрее.

Несколько выводов для себя. Больше никаких книжек из беллетристической серии "Независимой газеты". Знаем, знаем. Уже и на "Страже" (автор - Роберт Маклин) обжигались, и "Амстердам" теперь вот этот. А сейчас еще вышел "Двойной обмен". Герои - два университетских профессора. Михаил Новиков в "Коммерсанте" хвалил, хотя и вроде как сквозь зубы. Нет! Уж лучше - отечественные писатели: брюзгливые, загрузные, пафосные, обустраивающие, рефлектирующие, но - напрочь лишенные здравомыслия...

Кстати, название романа Иэна Макьюена - вполне спекулятивное. Приманивает потенциальных читателей историей, аурой, легендой древне-молодого города.
Амстердама как такового в романе нет, хотя номинально там-то и совершаются финальные умертвия.
Не голландско-космополитический центр понадобился писателю, а конопляный аромат вседозволенности, который исходит от его имени.
Амстердам Макюена - это город, где врачи-убийцы в белых халатах бегают(много вызовов!) по пятизвездочным отелям со шприцами, полными эвтаназии: р-раз - и - уноси готовенького. Как пели мы в детстве.
А еще мы в детстве говорили - при столкновении с чем-то оглушительно-фатальным, например при игре навылет - "всё, копенгаген". Этимология тут простая: конец - копец - копенгаген.
И, поскольку (повторюсь) Амстердам как таковой не играет самостоятельной роли в опусе Макьюена, финал которого полностью укладывается в вышеуказанную "оглушительно-фатальную" нишу, я бы предложил издательству "Независимая газета" при последующих изданиях романа учесть национальную специфику и на обложке указывать:
Иэн Макьюен "Копенгаген"