Н.Колпий Ложные воспоминания

 

Середина бытия

 

 

Мой друг рассказывал, каково ему было под общим наркозом. После банального полета по туннелю, он оказался (укрою косвенную речь за емкой цитатой) "в спокойной точке вращенья мира, ни туда ни оттуда". Из пустоты ударил гонг и властный металлический голос произнес:

- Настала середина бытия.

Мой друг ощутил неизъяснимое равновесие и беспредельный покой.

В день, о котором хочу написать, я был ровно вдвое младше, чем сейчас. Именно по ноябрю 1982-го проходит сейчас середина моего земного бытия:

 

Слухи появились за неделю до. Настолько невнятные и вездесущие, что казалось, будто распространяются они не вербальным, а каким-то воздушно-капельным путем.

В то утро я собирался сначала в поликлинику - закрыть больничный(ОРЗ), а затем - в институт. Стоял одетый, когда раздался истошный звонок в дверь. Соседка-пенсионерка с порога заголосила:

- Скажи бабушке, пусть телевизер включает. Там музыка, умер ктой-то!

Я сделал, как просили. Они с бабушкой были старые подруги, ветераны партии, заслуженные работники МПС. А мне всё стало ясно.

Но я опаздывал в поликлинику, несся вниз по ступенькам. На втором этаже трудилась уборщица, простая русская женщина возраста "ягодка опять". Швабра летала туда-сюда по каменному полу. Дом у нас был сталинский: широкие пролеты, гулкие своды... Я уже открыл рот, чтобы с уборщицей поздороваться, как вдруг с грохотом распахнулась дверь Бледная как смерть старуха в линялом халате сделала шаг из квартиры.

- Брежнев умер! - глядя сквозь нас сказала она.

Уборщица, не поднимая головы, не прерывая размашистых своих движений - словно в вальсе на раз-два-три - отрешенно продекламировала:

Это/ всё / Америка/

Это / всё / Америка.

То было первое мое знакомство с концептуализмом, о чем я, конечно же, не подозревал.

В поликлинике возбужденные врачи перебегали из кабинета в кабинет: обсуждали. Хлопали двери, мелькали белые халаты. Форс-мажорные обстоятельства существенно ускорили процесс выписки. Не было никаких глупых формальностей( типа "разденьтесь... не дышите... теперь спиной..."). Когда участковая стремительной скорописью доканчивала мою справку, в кабинет влетел ушлый фельдшер с сообщением:

- Говорят, он завещал, чтобы его пепел развеяли над Сталинградом.

"Почему не над Малой землей?", - хотел спросить я, но сдержался. Те времена вообще располагали к сдержанности.

В институт я приехал на большой перемене. Народ кучковался во дворе. Именно кучковался, а не тусовался как обычно.

Знакомые спрашивали знакомых: "Слышали новость?" А те отвечали "Да". И ничего больше.

Я стоял со своими. Курил, обменивался односложными репликами. Мы увидели, что к третьей паре приехал наш однокурсник Алик П. Надо сказать, Алик был этаким второгодником. Он повторно учился на первом курсе и потому на нас, вчерашних школьников, не то чтобы смотрел свысока... но, в общем, производил впечатление человека, утомленного жизнью вообще и нашей непроходимой наивностью в частности. "Слышал новость?", - подбежали мы к нему. "Новость?... - холодно переспросил Алик, неспешно закуривая, - Это что Кириленко застрелился? Давно знаю", - отчеканил он...

Тем временем у входа в институт заняли позиции оперотрядники с повязками дабы осуществлять спешно введенный пропускной режим. Тех кто без документов гнали взашей. Чтобы, значит, не допустить провокаций.

На третьей паре нас ожидала как раз история КПСС. "Как раз" - потому что мы все понимали: сегодняшний день попадет в эту самую историю. Лектор был пожилой мужчина, немного напоминавший Ленина, но больше - Крючкова, гэкачеписта из будущего. Знающие люди сказали на большой перемене, что он сталинист и Брежнева всегда ненавидел за либерализм и профанацию. Я позволил себе усомниться. И зря. Перед началом лекции историк произнес приличествующую случаю короткую речь, в начале которой голос его был как бы придавлен государственной скорбью, а в конце - прямо-таки звенел молодой силой. Последние слова "Но жизнь, как говорится, продолжается! Прошу всех сесть!", - он выкрикнул, торжествуя и едва ли не потирая руки.

Интересно, что на лекции речь шла о репрессиях 37-го года. То была его любимая тема: он бегал по аудитории и почти пел, что не было никаких репрессий - а только единичные ошибки на фоне закономерного обострения классовой борьбы. Допускаю, впрочем, что память изменяет мне и я два его разных звездных часа(точнее - пары) объединил в один...

 

А 31.12.99 я бродил по своему району в тщетных поисках елки. У метро повстречал дочь моего друга. Она спросила:

- Слышали новость?

Что-то в ее интонации напомнило мне непонятно о чем... С вопросом-то все было ясно: два часа назад Ельцин объявил о своей отставке. Я ответил в том духе, что да, слышал по радио... эффектный жест: своевременный поступок... А девушка рассказала, как сама она об этом узнала: в процессе подготовки к новогоднему застолью позвонила друзьям...- "... и я не туда попала , а там был такой потрясенный человек, он мне сразу все рассказал!"

Тут я вспомнил. Вспомнил старуху, что распахнула дверь, не зная, есть ли снаружи хоть одна живая душа. Вспомнил кучки студентов и их односложные диалоги...

"Ну, до свидания, с новым годом" - сказал дочь моего друга.

Того самого, которому возвестили середину бытия.